⦗ UNTERSTÜTZT VON SIMON & SCHUSTER ⦘
AUTOBIOGRAFISCHES BUCH
HERBERT HASENCLEVER - IST IHR UNTERWÜRFIGER, UNGLÜCKLICHER DIENER
KURZE ZUSAMMENFASSUNG FÜR 2019, SEPTEMBER
Немец. Родился тринадцатого июля тысяча девятьсот семьдесят четвертого года в городе неподалеку от города Мюнхен. Моя мать, Хельга Газенклевер, родила меня в канаве, зубами перекусила пуповину, завязала и убежала. Через пару часов меня нашла женщина, которая все последующие годы была рядом, ее звали Ребекка Мюллер. Отца звали Эрмин Газенклевер, он ушел от матери еще когда я был в чреве. С отличием закончил школу, а после и университет на факультете юриспруденции. В юношестве переехал в Америку, прожил там длительное время. Дважды занимал пост Губернатора одного из Штатов. Впоследствии вернулся в Мюнхен, продолжительное время проживаю в районе Максфорштадт. На момент написания являюсь заблудившимся писателем, пребывающем в творческом затишье. Единожды женат, в браке прожили не долго, она ушла. В данный момент не женат, в отношениях. Трудно себя описать, поэтому приходится сидеть перед зеркалом. У меня поникший взгляд, от курения и исхудания впали щеки, скулы ярко выражены. Рост мой около ста девяноста сантиметров, худой как общипанная курица, торчат ребра. Слегка кудрявые, темные, густые волосы. Средней толщины брови. Глаза бледно-серого цвета, относительно большие.
«Кл.. Герберт? Он сентиментальный, эксцентричный. На самом деле, мы с ним не так часто стали видеться. Если пару лет назад он каждый день заезжал ко мне, то сейчас он в основном сидит дома. Его тоже можно понять, все-таки творчество изматывает. Вообще он не любит большого скопления людей еще с детства, с ним было невозможно ходить на выставки и концерты, он постоянно просился домой. Видимо, одиночество ему жизненно необходимо, хотя у него есть девушка, вроде как. Он рассказывал, что ее зовут Агна, они вроде как собираются поехать на ферму, у Гера там участок. Еще он курит. Каждый раз, когда я его вижу, из его кармана выпирает пачка сигарет. Я ее не вижу, но догадаться не трудно. У него больное сердце, поэтому я всегда беспокоилась и просила бросить курить, но он упертый как баран. Он вообще часто хмурится. Такое чувство, что вот-вот брови встанут на место глаз. А в детстве он был очень активный, постоянно хотел себя куда-то день. Чаще всего рисовал. Рисованием он занимался и когда уже подрос, только чирикал чаще не на бумаге, а в компьютере. А еще у него было странное увлечение. Он фотографировал лица всех, кого видел. Когда он вернулся с Америки, рассказывал, что коллекционировал автомобили. Это то, что его затянуло тогда помимо политики. Я представить не могу, как он там один всем правил. Звонил мне, конечно, но я все равно переживала, вдруг его убьют. Я рада, что он вернулся, все же так спокойнее. Ко мне заглядывают с Агной, посидят, да обратно домой. Уже лучше пусть днями напролет листы рвет, чем в незнакомой стране сидит важничает, не правда ли?»
⦗ AUS DEN WORTEN VON HERBERT HASENCLEVERS MUTTER, 2019 ⦘
KAPITEL 1. VORWORT ⦗ LOS-SANTOS, 2019 JAHR ⦘
Привет
Я не хочу быть для тебя человеком в тексте
Мы сидим с тобой рядом.
Я благодарен, что ты существуешь
Мы когда-нибудь встретимся в уютном кафе и, скорее, не в центре города. На хер центр. Я с улыбкой расскажу про все свои ошибки, загоны, убитую самооценку, про какие-то цели, про низкий Цельсий. Ты киваешь. В ответ говоришь о каком-то грустном фильме, кто дарит тебе внимание, ценит и будит утром. О том, как устроился, или устроилась тут, про свой институт, домашний уют. Некогда готовить – ты просто делаешь бутеры. Потом, наверное, опять пошутишь, что у тебя не выросла грудь. Или не пошутишь. Только я шучу так низко, но больше не буду. Мы вспомним прошлое, раз уж встретились тут. Ты выглядишь круто. Мы с тобой обязательно будем живыми, насколько возможно честными и, конечно, ты спросишь меня про тексты. Зачем я их написал? Я посмотрю на тебя и просто скажу: «Не знаю. Я не знаю этого сам».
И правда, зачем? Вряд ли чтобы вернуться назад. И кому я хотел это донести, рассказать все это в реальности? Это по сути – зашквар с не мужественными слезами и по незнанке время до знаний, мир, вывернутый наизнанку без нас. Ты просто была и все, как и сейчас, просто есть. Меня, скорее, за сказанное стыд съест, чем все это вместится в тексте. Ты можешь больнее всех и ты знаешь место, где я буду не защищенно пустым. Мне все, что я написал – опостылело. Не беру больничный, простынув. Когда плохо совсем – ухожу гулять на пустырь. Это вряд ли за тем, чтобы словить тут овации. Да, старался, я же не бездарь. Бездна бедствий, без обиняков, это лишь моей херовости следствие.
Все это рвалось во мне под кожей, но каждый раз я вспоминаю, что ничего уже быть не может. Не мог уснуть, а потом опаздывал, скатывался в мечты, где мы хотим одного и того же. Понимаем без слов, да и правда счастливы. Любовь – это карманный ножик, и я свободней не становился. Наоборот, мне хотелось лишь больше на плечах моих твоих стройных ножек. Вспомнить можно Трою и прочий античный отжиг, но теперь оказалось, что это мейнстрим. Вот же дожили. Я так сильно ничего никогда ни к кому не испытывал. Оказалось, что куда больше боли может уместиться в разбитое. Я тогда думал, что это из-за тебя сбивается сердца ритм. Но оказалось, что просто врожденный порок. Я буду рад, если у тебя все хорошо. Ты для меня давно размазанный и собирательный образ, иногда от тоски я пишу стишок. С тобой все в порядке, это я от людей отрешен. Вот знаешь, было бы круто узнать нет, не было никогда этих ошибок и двух шагов, что превращаются в полторы тысячи километров. Но пока эта правда только во мне. Сопли, фасованные в ностальгии и сантиментах.
Спасибо за вдохновение, теперь ты надо мною не властна. Я желаю тебе только счастья и всех социальных благ. Ты просто катализатор, а я дурак и боюсь снова посмотреть в глаза твои, потому что, когда отвечал: «Я не знаю» в начале - я увидел ответ. Я все тот же наивный, который не мог не влюбиться. Я хотел спасти тебя, но пополнил клуб твоих приятелей-неудачников. Это повод смеяться, презирать и удивляться от моей слабости, глупости, сомневаться в способностях умственных, но я всю жизнь свою определял тем, что к тебе чувствовал. Без тебя все как-то мимо и мимо любви, тебя там нет почти, не сердись и пусть не станет тебе обидно. Надо было сразу забыть это. Таких сотня, как цветов в саду, но я умудрился выбрать один. Космический ветер сдует остатки истории. Мы молчим, не смотрим друг другу в глаза. Прости меня, это точно конец истории. Последнее, что я тебе написал.
KAPITEL 2. KINDHEIT UND JUGEND ⦗ MÜNCHEN, 1974-91 JAHR ⦘
Родился я тринадцатого июля тысяча девятьсот семьдесят четвертого года. Я не был желанным ребенком. Отец от нас ушел, когда я даже родиться не успел. Мать боялась делать аборт, но и рожать не хотел. Наверное, поэтому она шлялась, пила и курила. Наверное, поэтому я родился с врожденным пороком сердца. А может и нет, я не разбираюсь. Меня родили в канаве, когда мать возвращалась с очередной гулянки. Она перегрызла пуповину зубами и завязала ее, а дальше убежала, оставив меня там. Удача мне улыбнулась, поскольку меня нашла женщина, ее звали Ребекка Мюллер. Она забрала меня, оставила у себя и стала выращивать, за что я бесконечно благодарен. Мои глаза были такими яркими, чистыми. Объемными и глубокими. Я был ребенком и лучше бы я остался таким на самое долгое долго, двигаться к чему-то хорошему. Остаться там навсегда с полными счастья глазами. Когда ты еще не понял, что эта планета забытых детей. С малых лет моя жизнь омрачалась всевозможными проблемами и трудностями – частые ссоры с «приемной матерью», непонимание со стороны сверстников, разбой на улицах, постоянные попытки «залезть под одежду», то есть постоянные упреки в том, что я делает не так как надо. А как надо? А сколько жизнь заготовила боли для взращивания героя? А почему если ты имеешь мнение, ты с ними не заодно? Не смотря на очередные ссоры, моя мама всегда пыталась протянуть руку помощи, поддержать и понять. Я почти всегда был один, часто мне было тоскливо и страшно. Но я должен был победить. Я мечтал, что все будет как в нормальной, обычной, настоящей жизни, которой у меня толком и не было. Отца у меня не было, а без отца вырастить мальчика очень тяжко, но я все равно благодарен за то хорошее, что, не смотря на издевки фатума моей матерью было в меня заложено. Для меня она ангелом была все-таки чаще, чем демоном. Я люблю е спустя сотни ошибок и прошедшее время. Спасибо за жизнь, пусть жизнь это и правда тяжкое бремя.
«Повзрослев, Гер всерьез увлекся литературой. Это я ему привила любовь к чтению, он сохранил на всю оставшуюся жизнь. Обучением сына занималась я, поскольку работала воспитательницей дошкольного учреждения, куда после и отправила его, но наша домашняя подготовка и исключительные способности к учебе позволили ему в... По-моему, в тысяча девятьсот восемьдесят третьем году в возрасте девяти лет успешно сдать вступительный экзамен раньше положенного срока. Я начала им гордиться по-настоящему. Так, если остальные дети в учреждении занимались при обычном, теплом комнатном свете, то Геру, с разрешения директора, я выделила лампу и даже удалось обить отдельную комнату. Чтобы ничто не отвлекало Герберта, остальным детям было запрещено заниматься музыкой, которая мешала ему. Он серьезно увлекался литературой и философией – читал Шекспира, Канта, Гегеля, Шопенгауэра, Ницше, знал в совершенстве немецкий язык и бегло говорил на английском. Я день за днем удивлялась, насколько способный ребенок растет.»
⦗ AUS DEN WORTEN VON HERBERT HASENCLEVERS MUTTER, 2019 ⦘
В этом учреждении у моей мамы был любовник. Я об этом потом узнал. Вообще это было не трудно заметить, поскольку я не особо зарекомендовал себя в обществе и чаще всего сидел в стороне, а со стороны в одиночестве ты начинаешь видеть удивительные моменты. Мама догадалась, что я узнал, поэтому он начал иногда оставаться у нас ночевать. Не скажу, что мы с ним шибко подружились, но отношения были не самыми плохими из возможных. К сожалению, радость о том, что мужчина в доме не долго длилась, начались подозрения в измене. Да я и сам порой видел, как он ходит с другой женщиной. Кстати, его звали Ральф. И смотря на это, мне стало интересно, всегда ли взрослые такие? Мама, вроде, все отдавала ему, вела себя не так. Их хватило месяцев на пять, пока я жил с ними. Теперь я, вроде взрослый, да и они привыкли ругаться, не скрывая крики, а я просто боялся им крикнуть «хватит». Боялся их попросить подумать, чуть-чуть притормозить, ведь до добра это все равно не доведет, я это чуял. Диалоги про развод, ссоры. Иногда он даже угрожал, что насильно заберет меня. Как вообще можно жить без мамы? Она мне стала родной. Ведь если ее не станет, то уже не тепло. В итоге он ушел, а мы снова стали жить вдвоем. Мне он редко звонил, да и мне самому не хотелось идти за ним. Не звонит, значит, не нужно.
***
Зло и добро – теперь не осталось совсем ничего.
Солнечный зайчик на потолке – его не поймать, это волка вой.
Теперь – капитан очевидность, раньше – вера, что все будет хорошо.
То догорело, что раньше жгло и раны криков затянет шепота шов.
Маленький мальчик обманут.
Ему рассказали, теперь он большой.
Есть работа, семья, и что теперь делать с душой?
Сказки читает ведущий ТВ вместо запаха мела и хризантем.
Полеты во сне, машинки и куклы.
Можно просто остановиться, раз уж рюкзак уже не на плечах.
Ловить снежинки ртом и ждать ту, с которой можно о чем-то таком замолчать.
Это не просто печаль, это детство, что мы забывали в чужих мелочах, но оно до сих пор любит мир, оно до сих пор прямо сейчас.
Далекие звезды, боязнь темноты, родители снова молоды, но почему-то кричат друг другу плохие слова.
Что нас ждет впереди?
И, конечно же, ты не один.
Раз эти слезы – молитвы, просьбы вернуть тебя в счастье.
Мальчик у зеркала спрашивал: «Кто я такой?», он все еще где-то в груди.
Мир – это тоже одно из зеркал.
Я жду тебя.
Возвращайся.
⦗ FETZEN AUS HERBERT ' S TAGEBUCH ⦘
Так незаметно и пролетело время, каждый день был днем сурка. Уход Ральфа сильно повлиял на маму, она стала отдавать мне все свое время. Вскоре мама отдала меня в школу. Я уже считал себя взрослым и, видя, какого маме быть одинокой, я пытался показать ей, что рядом с ней есть мужчина, пусть мне и всего ничего. Еще мы завели собаку и маме было не столько одиноко, когда я на учебе, а у нее выходной. Или наоборот, мне было не скучно, когда ее не было дома. Я показал отличные результаты и быстро стал первым учеником в классе, закончив обучение с отличием в возрасте семнадцати лет, обучаясь индивидуальной программой после беседы с директором. Короче.
В школе я отказался давать клятву верности флагу. По всей видимости, моей учительнице это не понравилось, она схватила меня за ухо и протащила так всю дорогу до самого кабинета директора, мне тогда было где-то четырнадцать лет. И она пожаловалась директору: «Он не хочет давать клятву верности флагу».
Директор посмотрел на учительницу и сказал: «Вы свободны, можете вернуться в класс». Дальше завязался диалог, я его как сейчас помню.
- Почему ты не хочешь давать клятву верности флагу? Все так делают.
Я ответил, мол когда-то все верили, что земля плоская, но плоской она от этого не стала.
- А что ты думаешь об истории Германии?
Я начал рассказывать самую суть того, что меня изменило.
Я ответил, что в учебниках по истории каждый говорит правильные вещи и каждый правильно поступает, это не похоже на настоящих людей, они ошибаются, делают ошибочные суждения, но этого нет в книгах по истории, в них все правы.
- А что ты думаешь о методике обучения в нашей школе?».
Тут я начал вспоминать, ну и рассказал ему. В общем, у нас в школе учитель говорит ребенку: «Это неправильно!» - это не дает ребенку никакой информации для развития. Или же «Этому я тебя не учила» - в этом нет информации.
- А что же тогда информация?»
Я задумался, конечно, неожиданный вопрос, но ответ нашел. Я считал так:
Когда ребенок пишет слово «Миг» с буквой «К» - скажите: «Почти правильно, перепиши две верные буквы и замени «К» на «Г», но не говорите просто: «Неправильно».
Потом он сказал: «Я должен вызвать твою мать». Я не понял, что я сказал не так, но не стал препятствовать.
Мы позвонили. Мама быстро примчалась в школу, вся в слезах: «Что он натворил?», она вытирала слезы.
Директор сказал, мол так и так, наша школа вам не подходит.
Мама сразу: «О боже, что с ним будет?», состроила странную гримасу.
Директор ее успокоил следующей фразой: «Не думаю, что вам стоит беспокоиться об этом, потому что я собираюсь отвести его в книжный магазин и купить ему любые книги, которые он захочет. Я разрешу ему читать их прямо в школе, я отгорожу ему место для этого и он должен будет приходить ко мне раз в неделю и отчитываться о том, что он читает и почему он это читает».
Вот такая странная история из школы. Я времени терять не стал, поэтому мы сразу пошли в книжный магазин. Еще ребенком я хотел понять, как самолеты летают по такому разряженному веществу, как воздух, я не мог этого понять, поэтому купил книгу «Братья Райт» и в первый же вечер начал читать. Я сильно переживал, так как этот вопрос мучил меня годами. В сильном волнении я открыл книгу и начал читать. «Стоял солнечный, майский денек, миссис развешивала белье на веревки» - я не хотел этого знать, мне это не понравилось. И вот так вся эта книга была наполнена солнечным, майским деньком. И только в конце выяснилось, что они убили голубя, вставили ему в крылья проволоку, которая держала их раскрытыми. Они двигали его крылья вперед и назад чтобы найти центр тяжести и запустили его.
Закончив школу, я длительное время сомневался относительно будущей профессии – впрочем, мой выбор был достаточно скуден в силу характера и взглядов. Импульс к принятию окончательного решения я получил вследствие своих юношеских амбиций в сфере политики. Итак, в тысяча девятьсот девяносто первом году я решил записаться на юридический факультет университета «Ruprecht-Karls-Universitat Heidelberg». Первый год обучения в институте не был непосредственно связан с последующей специальностью и состоял из множества курсов. Я посещал многочисленные семинары и лекции, все еще окончательно не определившись с правильным выбором. На протяжении этого времени я испытывал множество трудностей, связанных со своей замкнутостью. Стойко перенося регулярные насмешки и нападки сверстников, я начал развивать в себе стойкость характера, способность давать достойный отпор в споре и умение противостоять критике. Таким образом в меня были заложены основы для определенной степени независимости в суждениях. Я начал изучать психологию, но наибольшее удовольствие получал от лекций местного психолога, который оказал на меня значительное влияние. Моя амбициозные усилия увенчались успехом и в тысяча девятьсот девяносто девятом году я получил возможность осуществить первую исследовательскую работу в институте «Ludwig-Maximilians-Universitat Munchen». Именно там я написал первую статью, опубликованную Академией наук. За время работы я быстро выделился среди других учеников, что позволило мне дважды стать стипендиатом института. Я еще долгое время сохранял интерес к юриспруденции и в тысяча девятьсот девяносто девятом году отлично сдал выпускные экзамены института и сдал экзамен на звание Адвоката, что, однако не изменило моего образ жизни.
- В этом году мы праздновали много значимых побед. И скорбя пережили многое. Много тяжелых падений. Но всегда находились силы подняться и идти дальше. Так что выходя из этих дверей сегодня не думайте, что вы закончили свое обучение. А думайте, что вы только в самом начале изучения пути своей жизни. Итак, я хочу представить всем вам выпускников этого года. Поздравляем вас.
И бла-бла-бла, каждый год это всем говорят. На этом и конец моей учебной истории.
KAPITEL 3. BITTERE LIEBE; SELBSTMORDVERSUCH ⦗ MÜNCHEN, 1999-09 JAHR ⦘
Пожалуй, остановимся на истории о самой горькой любви, которая оставила на мне не выводимые пятна. Началось все в девяносто девятом году. Все, что можно было сказать о моем образе жизни в то время – это безостановочная депрессия и бессонница. Каждый день был одним из самых отстойных дней, я не хотел никуда идти. Город похмельно сопел за окном. На работе я уже пропустил море проектов. Отчаявшись и, выпив пару бокалов вина, я забрел на выставку какого-то художника в жанре сюрреализма, это меня не интересовало, она была на природе и не нужно было платить. Придя туда, я увидел девушку. Впрочем, я туда и пришел за тем, чтобы отвлечься на девушек. Она была молодая, я узрел в ней нечто извне, любуясь всю выставку лишь на нее. Сила симпатии давала мне стимул, внутренне старику, подниматься по лестнице, от кризиса среднего возраста не вскрыться. Свежесть ощущений и прочие признаки детства я пронес контрабандой и вливался в нее. Я не знал, кто она и откуда она, но куда бы я не смотрел – я видел ее очертания даже тогда, когда закрывал глаза. Это был апрель, у нее были черные, длинные волосы. На ногах черные ботинки и... То ли колготки, то ли лосины, порванные на колене, как будто в нее стреляли. На поясе была завязана рубашка, а на плечи накинута кожаная куртка, которая скрывала признаки депрессий на руках. Было видно, что ее образ был неприятен другим людям. В ней не было злобы и обиды, но в руке она держала сигарету. Мне ничего не оставалось, как побежать за ней в никуда после выставки. И я побежал. До этого я отвергал подобных девушек, но... Если честно, я слишком устал от всех идеалов, устал сопротивляться процессу взросления, мне было двадцать пять лет, но от жизни я устал, мне было все неинтересно, устал быть пушечным мясом, оставаясь безвольным растением. Я догнал ее и... Она представилась Викторией. Видно, что она была тоже подвыпившая и мы отправились в ближайший заброшенный дом, чтобы покурить и поговорить. Разговор зашел далеко, мы начали описывать чувства, хотели оградиться от мира и построить шалаш из одеяла. Она говорила, что слишком долго искала в своей жизни смысл, и либо она просто тупая, либо чтобы найти его одной будет мало. Я рассказывал про детство, про университет, про счастливое время. Мне плевать на всю музыку, новости, игры, новинки кино. Я и сам себе давно уже не даю практически шанса. Я говорил про любовь, но сам, если честно, в нее не сильно верил. Моя первая любовь еще в школе убежала от меня к футболисту школьной команды. Разговор длился долго, на улице уже заметно стемнело и я, взяв себя в руки, предложил ей проехать ко мне домой. Она согласилась, и мы приехали, по пути купив алкоголя. Снова разговоры, танцы. Выяснилось, что ее множество раз предавал молодой человек, по которому она тоскует по сей день. После разговоров она отправилась в душ, а я взял ручку и принялся писать в своем дневнике. Меня давно ничего не вдохновляло писать. Я был в кризисе.
***
Пей со мной, это будет не долго, но весело, просто двигайся в такт, если вместе мы.
Позволь показать тебе звезды и придумать одну твою личную, ограничь всю себя в моем голосе, стань любимой и вредной привычкой.
Ты ведь вредина та еще, а я буду снегом не тающим, если ты меня только попросишь и ни за что не оставишь тут.
Всех твоих воздыхателей к черту, мы все это давно проходили.
Обещаю, что мы будем счастливы, тебе нужно сказать только имя.
Я найду и убью их всех, честно.
Это не хвастовство для эффекта, я правда убью – подойди ко мне ближе.
Раздевайся, ложись тут свободно, я не видел красивее женщин, я надеюсь, мы сможем сегодня родить ту любовь, что гореть будет вечно.
Я ведь вижу, что ты не такая, ты лучше и чище чем все, что были до.
Опустошая уже пятый бокал, давай выпьем шестой – за нашу любовь.
Лучше не чокаться, я и так уже чокнутый.
Ты такая смешная, полуголая плачешь в плечо, а мне хочется только..
⦗ FETZEN AUS HERBERT ' S TAGEBUCH ⦘
Вот. Не успев дописать, она вышла. Разговоры вылились в слияние тел без сопротивлений. Обнаженное тело манило меня. Сладость губ и нежность молодых тел переросло в настоящую любовь. Я вошел в нее. Прошла бурная ночь. Мы проснулись в холодном поту. Родная рядом со мной. Между ее ног не война и не рай, а место, куда я руку кладу, когда засыпаю. Отношения развивались равномерно, пока ее не изнасиловали, после она решилась совершить самоубийство. Я не хотел отпускать ее одну, поэтому предлагал двойное самоубийство. Я был слишком зависим от нее, чтобы остаться наедине с прежним существованием. В больнице она встречала меня с кружкой горячего чая. Мы права скучали друг по другу. Во время пребывания Виктории в больнице я пил с друзьями и бил посуду, и правда верил, что буду счастливым. Как сейчас помню. Был ливень за окном, я весь насквозь промок. Разговор зашел не в то русло, она сказала, что до сих пор скучает по бывшему, а я и не мог ругать ее, ведь у нее был другой, а у меня другая. Да, пока она лежала в больнице, я позволял себе проникать в других женщин. Спустя пару недель ее выписали из больницы, мы вернулись домой. Она продолжала верить гороскопам, а я пил. Я снова запил. Я ненавидел лица за их глаза, которые втирали в землю. Я всех забыл ради одной, потом был послан всеми. Сил осталось мало, снова разговоры, которые так и остались неподъемным якорем внутри меня. Спустя несколько дней мы оба устали об этого. Вопрос про двойное самоубийство снова поднялся. Была ссора, я пьяный, кричал. Я кричал такое, что страшно вспоминать. Но чтобы не забыть, я занес это чернилами на ключице. Это был самый эмоциональный момент в моей жизни. Я впервые сорвал связки и впервые кричал настолько правдиво, что у самого полились слезы.
Я сердце отдал, ты будь добра со мной делить петлю, что затянем поверх дыхательных путей и оставим себя в темноте.
Помнишь, как тогда хотели умереть в один день?
Так, не отводи взгляд!
Я собрался уйти, и ты уйдешь со мной, блядь.
Я не шучу, не несу чушь, что не должна остаться, когда меня не будет.
Ну же, сжимай пальцы!
Изменяла, врала?
Да я тоже, заткнись!
Встань на стул замри!
Вот петля, смотри вниз!
Шагни вперед, выбей из-под ног чертов стул!
Нам пора.
Мы не те, мы не должны быть тут.
⦗ TEXT-TATTOO AUF HERBERT ' S BRUST ⦘
У вас, наверное, назрел вопрос, почему я живой? На самом деле я не собирался убивать себя. Я лишь хотел проверить насколько сильны ее чувства. И сможет ли она, как и обещала тогда, правда покончить с собой ради нашей любви. И самое дерьмовое, что она смогла, а он нет. Я рыдал как ребенок, я драл на себе волосы, кусал локти и срывал связки, а она неподвижно висела. После этой ситуации я попал в больницу с остановкой сердца и еле выбрался.
Сообщение отредактировал Hasenclever!: 25 September 2019 - 12:28